***
Посвящаю Старой Гвардии Урала В.К.П.(б)
Г. ТИТОВ.
1905 г.
ОБРЫВКИ ПРОШЛОГО
(Воспоминания учащегося) [1]
ПРЕДИСЛОВИЕ
Появление в свет "ОБРЫВКОВ" является результатом желания посильно откликнуться на призыв ИСПАРТА УРАЛ"ОБКОМ"а В.К.П.(б).
Материалом для "ОБРЫВКОВ" была собственная память, да некоторыя наводящия воспоминания товарищей по тому времени. Поэтому возможна некоторая неточность дат, отдельных эпизодов. Но общая схема событий, общия краски, избранные мной для описания, по-моему, вполне отвечают тогдашней действительности. Двадцатилетняя же давность пусть будет "смягчающим вину обстоятельством".
Пользуясь случаем, приношу сердечную благодарность за содействие, помощь как по возстановлению в памяти прошлого, так и по изданию настоящей работы: ИСПАРТУ Уральскаго Областного Комитета ВКП(б), а также т.т.: А.И. ПАРАМОНОВУ, Ф.А. НОСОВУ, ШАХМАЕВУ Е.А. ЧЕРНЫХ и друг.
10/ІІ-26 г.
Г. ТИТОВ
Перво-Уральский ТРУБОПРОКАТНЫЙ ЗАВОД [1а]
ВВЕДЕНИЕ
"Октябрь" вырос в мировое явление. 1917 год в России стал для рабочего класса всего мира основной датой для новой эпохи – КОММУНИЗМА. Отныне всё рабочее движение всех стран можно будет делить на две эпохи:
Первая ДО и вторая ПОСЛЕ 1917 года.
Явный сдвиг в рабочем движении в сторону актуального коммунизма – вот основной признак Октября 1917 года.
Таким образом, эта дата является огромным шагом вперед и для всего человеческого общества. Именно теперь, с 1917 года, можно уже на весь Земной шар бросить знаменитые слова К.Маркса и Ф.Энгельса:
"Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма. Для священной травли этого призрака соединились все силы старой Европы …" и дальше: "Коммунизм признается уже силою всеми Европейскими державами" … "Пусть господствующия классы содрогаются перед коммунистической революцией. Пролетарии могут потерять в ней только свои цепи. Приобретут же они целый мир".
Поэтому история Второго, "Красного Октября", история всех слагающих сил этого гигантскаго шага вперёд по пути к коммунизму должна быть возможно полной и разносторонней.
Подготовкой Красному Октябрю явился Октябрь 1905 года. "Пятый" год явился первым массовым подсчётом революционных социалистических сил, проверкой их боевой готовности.
Как известно, этот смотр, эта боевая вылазка Русского пролетариата оказалась неудачной по результатам того времени, но весьма [2] поучительной, необходимой для победной подготовки "Красного Октября" 1917 года.
Главное, что осталось от 1905 года – это "Система Советов"; крепкое убеждение (на опыте проверенное), что только "вооружённым возстанием" можно перешагнуть через капиталистическое общество; и третье – это кадры старых, испытанных "профессионалов революционеров большевиков".
Главной действующей силой Перваго Октября был рабочий. Несколько меньшей – крестьянин, и еще меньшей – интеллигенция.
Задача настоящих "Обрывков" дать посильно картину вовлечения в общий революционный поток интеллигенции – учащихся и одного из них. Кстати, скромная доля учащихся в событиях 1905 г. на Урале сравнительно мало освещена в литературе по ознакомлению с "Пятым" годом. [2а]
"ВЕСНА ЛИБЕРАЛИЗМА" – 1904 ГОД
Канун "Пятого" года – 1904 год – в смысле общественном являлся весной либерализма.
Ближайшие причины "Весны"* – это неудачная война с Японией, где до омерзительной наготы вскрылся перед умственным взором всего русского общества самодержавно-бюрократический режим. [*Здесь не затрагивается вопрос об основных причинах либерализма которые конечно, глубоко коренились " в экономике 900-х год." и сложном кружеве классово сословных интересов на этой " основе".]
С одной стороны – военные неудачи, казнокрадство, с другой – хвастливое "япошку шапками закидаем" – приковывало общественное мнение, интерес к болезням, уродствам самодержавно-царского режима. Политически же всё вылилось в поток С"ездов, резолюций, петиций. Врачи, адвокаты, студенчество, просто влиятельные "поданные" – заговорили все.
Меня эта пора застала учеником Уральского Горного Училища в Екатеринбурге (теперь Свердловск). Нужно сказать про училище. Оно было "почти средним" учебным заведением. Укомплектовывалось молодежью не моложе 16 лет с заводов, приисков, рудников Урала. По социальному положению детьми горнозаводских служащих и более или менее "справных рабочих".
Как-то сложились десятилетиями, что на училище смотрели как на "чёрную кость" среди классических учебных заведений города: гимназий, реальных.
Такое положение станет, пожалуй, понятным, если принять во внимание, что по выходе из училища каждый учащийся становился немедленно ответственным техником на горнозаводских предприятиях Урала. Отсюда особая деловая зрелось и, конечно, уж всякое отсутствие "маменькиных сынков".
Этот признак усиливался обязательной летней ежегодной практикой (в течении 4-х летнего курса), где обычно приходилось иметь дело [3] с рабочим людом, его горестями и радостями.
Всё это не могло не накладывать своего рода "рабочего отпечатка" на учеников Уральского Горного Училища.
С другой стороны в устных летописях училища было прямое участие учеников в подпольной организации С-Д и С.Р., работающих в Екатеринбурге совместно в 1903 году. Так чуть ли не первые из учащихся города пострадали "Уральцы": Солодников, Доменов, Субботин, Малевич и другие, при первом провале в 1903 году подпольной об"единённой организации СД и СР-ов.
Мне было 17 лет, и учился я на третьем (предпоследнем) курсе. Умственный багаж состоял из беллитристики всех Русских "классиков", да пожалуй и всех наиболее крупных немецких, французских и английских (избранных произведений).
Особенное восхищение вызывали молодые тогда, бодрящие повести, разсказы М. Горького, Л.Андреева, Куприна, Чехова и других "из стаи славной".
Русские классики воспринимались под обаянием реалиста Д. Писарева (знаменитого критика и популяризатора), под влиянием "полного собрания его сочинений". Этот Писарев был первой движущей силой нашего самосознания. Первым призывом к активности был его лозунг: " Природа не храм, а огромная мастерская для человека". Лозунг, вложенный Писаревым в уста "реалистов" через Тургеневского Базарова ("Отцы и Дети").
Белинский был мною почему-то забракован раз и навсегда. Вероятной причиной, видимо, явилось увлечение Белинскаго "Вечной красотой", чистой этикой, эстетикой и т.п. – "вещами в себе", вещами из области "трансцедентального".
На ряду с официальной "программой училища" глоталось подряд научная литература по естествознанию, химии, физике. философии, [4] логике, психологии, как в журналистике, так и в фундаментальных трудах. Но всё без всякой системы, уклона. Правда, были попытки к систематизации через советы П.Я. ШАГИНА (классный наставник по Городскому училищу) и через "программы для чтения" чуть ли не Л.Толстого.
Во всяком случае, умственный багаж мой был по сравнению с окружающими довольно не обычный, громоздкий.
Ещё в 1903 году потянуло к чему-нибудь особенному. По училищу у пансионеров гуляла по рукам скудная нелегальная "листовочная" литература, "заграничное издание" Л.Толстого. За пристрастие к нелегальному Толстому, помнится, поплатился пансионер К. Фомин, исключённый из училища за это, ставший потом учеником Художественной Школы. В воздухе носился термин "запрещённой, нелегальной" литературы.
Кстати, Д.Писарев был "запрещённой" литературой: в нашей публичной библиотеке имени Белинскаго учащимся не выдавался. Так что нам пришлось его купить, кажется, в 1903 году вскладчину за 6 рублей в магазине бывш. Куренщиковой.
Вот в основном комплекс признаков моего содержания, бытия. Естественное устремление куда-то в высь к "Свободному человеку", творческой работе на "Благо человечества" имело наиболее яркое выражение. Но оформить, вложить конкретное содержание в эти устремления не хватило сил и не представлялось случая.
Помню, особенно рельефно эти ощущения испытывались при чтении лживых реляций с "театра военных действий" в виде полосок телеграмм. Телеграммы заботливо вывешивались инспектором Училища Инж. С.И.Головачевым с подчёркнутыми красным, синим карандашём местами.
Кровавая бойня, во имя кого, за чем? Вот основное, что электризовало, нервировало мысль. Из печати нелегальной, периодической [5] можно было выловить даже название: "авантюра", "Безобразовщина" и пр. (генерал Безобразов – лесные концессии по р. Ялу).
Всё толкало на своего рода опозиционность, искательство. В разгорячённой голове бродили образы "Горьковского бродяжничества" или идейного "Народничества". Но то и другое под напором "Весны Либерализма 1904 года", идей Земского Собора, конституционных построений либеральной буржуазии быстро сменилось конкретным желанием – вырваться из стен училища, окунуться в массу практической работы, в массу трудового народа. Скорей за самостоятельный "Трудовой" образ жизни – первый проблеск гражданства.
Такое состояние очень быстро привело меня к острому конфликту с администрацией училища. В Ноябре 1904 года, по соглашению с родителями, я подал прошение об исключении меня из числа учеников Уральского училища.
Помню вечер, когда я пришёл в Канцелярию училища за получением своих документов. Кучка пансионеров окружила, недоумённо спрашивала:
– Почему бросаешь ученье? Ты с ума сошёл, протянув лямку больше половины?
– Титка, брось – всё перемелется, мука будет.
Кто солидно, товарищески, кто шутя, смехом пытаясь свести всё к недоразумению. Вызвались перед самой дверью канцелярии вернуть своим вмешательством моё прошение об исключении. Но это тёплое отношение товарищей, увы, имело обратное действие, и… я упрямо получил свои документы.
Расчёты с училищем закончены.
На пороге новой свободной жизни.
Родители – семья железнодорожного стрелочника – ещё больше замкнулись в своей нужде. Стали выжидать лучших времён. Старший сын мучительно разбивал некоторые розовые надежды.
Атмосфера уныния. Порываю связь с родительской семьёй. Иду к таким же бездомным одиноким ученикам-уральцам Г.Ф. Парфёнову и К. Петрелевич. Эти жили своим хозяйством "На дворе во флигеле" по Гоголевской улице. Днём училище, вечером – по урокам. Уроками занялся и я. [6]
Здесь впервые нам попали К.Маркс – его "К критике политической экономии" и "Капитал" т. I-й. Не помню, откуда, как попали к нам эти труды, но важно то, что мы с жадностью набросились на них. Вероятным источником этой литературы можно считать только что окончивших училище и причастных к провалившейся в 1903 году организации С-Д и С-Р т.т. Шваб, Кузнецова и др., ибо связь с ними у нас была через Парфёнова. Но, так или иначе, мы получили совершенно новый материал, новые перспективы.
К нам присоединилось ещё три-четыре товарища по училищу: В.Пастаногов (кажется, теперь профессор Текстильного Института в Ивано-Вознесенске), И. Богомолов, Печуркин, Освецимский (в последствии актёр драматической труппы). Вся группа в 5-6 человек начала штудировать труды Карла МАРКСА.
Метод занятий заключался в том, что вечером (часов в 9-10-ть) после уроков сходилась вся группа. Приступали к громкому чтению по переменке. Недоумённые места, трудные, а их, нужно сказать, было много, подвергались тут же обсуждению, раз"яснению. Наиболее яркие места чтецом отмечались, затем под диктовку записывались некоторыми в свои "Общие тетради".
Параллельно с этим откуда то залетел к нам "Коммунистический Манифест" – гектрографированное издание.
Нужно сказать про огромное боевое впечатление этого документа. Читался он несколько раз и к концу уже не в тоне обычного чтения, [7] а в тонах повышенных, я б сказал даже, в тоне декломации, обращения к какой-то ещё не имевшейся перед глазами массе: "История всякого общества – есть история борьбы классов…" Отдельные места заучивались наизусть, произносились в ораторской позе.
Группа получила уклон, направление – МАРКСИСТСКИЙ. С тех пор в тесных товарищеских кругах Уральского Училища наша группа – "кружок" – получила название "Гоголевской Коммуны". Кстати, насколько я знаю, это была первая "КОММУНА" на Урале.
Группа взялась также за пересмотр старых авторитетов – в первую голову Д. Писарева. Пересмотрели "Нашу университетскую науку", "Реалисты", "Пчёлы" и другое. Вывод благоприятный – "как популяризатор, как форма критического оружия" к окружающей среде Писарев остался на своих позициях авторитета. Остальное его же словами: "Долой авторитеты!"
Встали новые для нас проблемы: "Организованного, общественно-полезного, необходимого труда, теория прибавочной стоимости". Буржуазно-капиталистическое общество, борьба классов, всё растущий, выходящий на арену борьбы с буржуазным обществом молодой класс – ПРОЛЕТАРИАТ.
Наконец в яркой блестящей перспективе, призывным маячком – "СОЦИАЛИЗМ". Царство "Свободы, равенства и братства".
Начались вечера и ночи напролёт обсуждения, рефератов, дисскуссий.
Картина обычно была такова – накуренная тесная комнатка "на дворе во флигеле", стол, две кровати, железная печка. На столе потухший "ведёрный" самовар, хлеб, масло, сахарный песок, колбаса. На более иль менее свободном конце стола – чтец или докладчик. Вокруг кто на стуле, кто на кровати, а то просто на полу (жарко от печки). [8]
Грызли "Научный (уже) социализм", в переменку колбасу и пр. снедь.
Порой возбуждение достигало крайних пределов. Всякая "снедь" забывалась, забывалось чтение, доклад. Разворачивалась безпорядочная дискуссия по существу или просто полемическое упражнение (влияние Писаревского "Посмотрим") всех против одного или всех против всех. Благо флигель во дворе, двойные маленькие рамы в двух окнах и толстый слой льда на стёклах окон.
Иногда занятия разнообразились игрой в шахматы. [9]
1905 ГОД.
Так продолжалось до Февраля 1905 года. Тут, видимо, слухи о нашей "Коммуне" дошли до владелицы дома – купчихи Бурдаковой – и нас, можно сказать, вежливенько попросили:
– Вон!
Я перебрался далеко – "за плешивку". Устроился на"хлебах" в рабочей семье Б-ых.
Муж и жена работали на мешочной фабрике (кажется – Макаровской). Сын их служил или ещё только прислуживался где-то в казённом учреждении писцом. Маленькая, чистенькая квартирка в 3 комнатки. Везде чистота, отменный мещанский порядок, вплоть до "неугасимой" (ломпадки) в переднем углу.
Со мной перекочёвывали мои разные пометки, тетради, книги, между прочим, курс политической экономии, кажется, Проф. Чупрова. Главное: политическая экономия и что-то по социологии.
В это время взрыв рабочего негодования как ответ на "Питерское 9-е Января" докатился мелкой рябью и до фабрики Макарова. Там то и дело появлялись вначале листовки, а затем, видимо, сформировалась подпольная Ячейка "Российской Социал-Демократической Рабочей Партии". Через сына хозяев я познакомился тоже, кажется, с рабочим фабрики А.Капустиным. Он был поставщиком редкой нелегальщины, а позднее по весне я через него стал бывать на "Массовках" в районе фабрики, за железной дорогой и у "Расторгуевской дачи".
Очень смутно в памяти встает одна из "массовок" в этих где-то местах.
Вечереет. Вековые сосны загадочно молчат, не шелохнутся. Кругом смолкающий шум весенних звуков. С кем-то осторожно оглядывая опушку леса, ищем провожатого – "патруль". Примета – "белая повязка" как бы ушибленной левой руки.
Попал на глаза. [10]
Не торопясь, кружая между соснами, подходим. Обмениваемся двухсторонним словесным "паролем". Провожает дальше в глубь леса. Даёт свой "пароль".
Наконец, через 2-3 " патруля" мы в небольшом кружке рабочих. Пообождали малость – набралось человек 30-40. Неподалёку маленькая прогалинка – все "массой" перешли туда.
Выступает оратор – "Товарищ АНДРЕЙ".* [*Тов. Свердлов летом 1905 г. выступать не мог, так как его ещё тогда не было на Урале. Моисеев]
Темнеет. Блестит пенснэ, льётся агитационная речь Андрея.
Кончил.
Кто-то из рабочих, один, два, три возбуждённо, коротко, по своему революционно поддерживают оратора, призывают "к борьбе" с заводчиками-капиталлистами.
Публика наделяется "листовками", "брошюрками" – всё "нелегальное".
Эта идиллия быстро, неожиданно для меня окончилась. Хозяева начали дуться, сначала молчком, а затем как-то в порыве какого-то спора с ними мне зло, в горячности было брошено: "Политика паршивая, социалист проклятый". Пригрозили разсказать моей без того убитой горем семье.
Кстати, семья к этому времени за невозможностью жить в городе перекочевала в Шайтанский завод, где отец устроился на работу в заводе (подённо рабочим).
Словом, я вновь принуждён был куда-то перекочевать. Училище распустили. Братва пораз"ехалась на практические работы. Поехал к себе на родину в Шайтанский завод.
Посещение массовок, знакомство с прокламациями ввели меня в новый мир – "подпольного рабочего движения". Гордо чувствовалось, что я член этой тайной преследуемой рабочей семьи.
Собравшись домой в Шайтанский завод, подобрал себе кой какую листовочную, брошюрную литературу. Главным образом – революционные песни того времени, брошюрки о 8-ми часовом рабочем дне, Коммунистический Манифест, а также и учебники – остатки учёбы в Уральском Училище. [11]
С попутными возами в Шайтанский завод.
Приехал. Обрадовались, но как оба постарели, осунулись. Там в тайниках души что-то закипело, заныло. Мысль заработала: "Вот собрался встать на защиту угнетённых, а своя рабочая семья голодна и, боже, как забита горем, нуждой". Маленькая внутренняя борьба.
Наконец, выход найден. Надо принять участие в рабочем движении и возобновить образование в Уральском Училище. Старики, семья (семь человек при одном работнике) – повеселела.
Вернулся в город. Договорился с администрацией Училища о поступлении приёмных экзаменов осенью этого же года. Прихватил недостающих учебников, заручился поддержкой оставшихся в городе товарищей по училищу и айда обратно в завод.
По подсчётам вышло – что-то по 40 страниц нужно ежедневно штудировать всяких наук, дисциплин, не исключая математических. Правда, значительной частью уже знакомых. Экзамены были назначены с 1-го Сентября по 15 через день по 2 предмета в день.
Условия самыя варварские. Но братва, с которой пришлось повидаться, заверила, что всё чепуха. Как-нибудь, когда вся-то с"едется, дескать, поможет выкрутиться.
Итак в Шайтанке, в гуще рабочего люда и своих забот об учёбе. Шайтанский завод очень маленький. Для подпольной работы условия были очень трудные. Все и каждый на виду, особенно такие, как я. Ходит в форменной шинели студент.
– Чей? Откуда? – при каждом появлении на улице.
По заводу, можно сказать, пошла вся моя "подноготная". Вся "служилая" публика, зная моё "бедняцкое" сословие, особенно насторожилась. [12] – Конкурент, бродяга, "подозрительный скубент".
Поэтому связей пришлось искать на первых порах в других слоях – именно в местной, так называемой тогда "трудовой интеллигенции" – учительство и такие же, как я, учащиеся. Тут я сошелся с окончившим Реальное Училище, парнем "не удел" Нарбутовских С.Д., учителем Г.А. Зеленцовым и своего рода протестантом Н.И. Кузнецовым (бывший Комиссар Финансов в Сибири, растрелен 1920 г. белыми).
Первые двое дали мне связи с наиболее сознательными рабочими завода: Ф.А. Носов, Блохины, Шахмаев Е.А. и другие.
Уральское горное училище и Афанасьевская домовая церковь на Главном проспекте Екатеринбурга
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5