Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
8. СОЧЕТАНИЕ ЧТЕНИЯ С ПРАКТИЧЕСКОЙ РАБОТОЙ
Алёша предложил мне продолжать давать нелегальные книги тов. Булыгину. Я согласился с этим, но одновременно дал поручение Булыгину в обеденные перерывы читать газеты в бригаде Коркодинова, в которой Булыгин работал. Из рядового слушателя громких читок в депо тов. Булыгин превращался в агитатора-чтеца. Это помогло проверить, насколько понимает он прочитанное, насколько способен от слов перейти к делу.
В 1916 году за неимением большевистских газет мы были подписчиками с.д. газеты "Голос" самого левого направления, издававшейся в Самаре. В этой газете, как нам передавали, участвовали и некоторые большевики, поэтому мы широко развернули агитацию за подписку на неё. [129]
Сначала газета "Голос" выписывалась индивидуально, затем А.С. Попков стал выписывать на своё имя до 70 номеров, и все они расходились. Но случалось, что очередное номера забирал с почты всё тот же жандарм Калмыков. Когда Попков узнал об этом, то стал выходить к поездам заранее. Дело доходило до курьёзов в соперничании, кто раньше успеет получить газету.
Кунгурские большевики, воспитанные на газете "Правда", умели ужа тогда отыскивать в газете нужные им сообщения и преломлять их в большевистском духе.
Следующий случай в связи с распространением и чтением газеты "Голос" показывает, какие глубокие корни имела большевистская организация среди рабочих депо, насколько дружно поддерживали её рабочие. В начале 1916 года Попкова вызвали в Пермь, в жандармское управление. Он предположил, что, наверное, вызывают из-за распространения газеты "Голос". Сказал об этом среди членов руководящего большевистского партядра. Мы обменялись мнениями о том, как Попков должен вести себя на допросе, главное, как отвечать, и тут решили собрать расписки среди рабочих о том, что рабочие делали заказ т. Попкову на выписку газеты "Голос", потому что при общей подписке дешевле стоит почтовая пересылка. На другой день Попков имел уже около 70 расписок рабочих.
Многие рабочие прекрасно знали о существовании в депо большевистской организации и о Попкове, знали, что их расписки свидетельствуют о их сочувствии преследуемому правительством политическому направлению, и что выдача расписок может навлечь на них репрессии власть имущих, и всё-таки расписки дали.
Первые читки у т. Булыгина прошли спокойно, никто вопросов не задавал. Однако, по мере того, как он сближался со слушателями, слушатели начали активизироваться, стали задавать вопросы. Если вопрос был простой, то Булыгин сразу же отвечал на него, но, памятуя [130] мой ему наказ, что если вопрос окажется щекотливым, лучше на него сразу не отвечать, он при первых же затруднениях стал отвечать так:
– Вы говорите, для вас это непонятно, а ведь я такой же рабочий, как и вы, вот подумаю, может быть в следующий раз и отвечу.
Контакт со слушателями с каждой читкой всё увеличивался, слушатели предъявляли всё большие требования, и агитатору было необходимо самому основательнее готовиться к читкам. Надо было заранее знакомиться со всей газетой, да и не с одной. Кроме газеты "Голос" агитаторы читала ещё "Пермскую жизнь" и "Русское слово", выбирая из них наиболее интересный информационный материал. Булыгин часто советовался со мной, как лучше строить беседу, как не ударить лицом в грязь при ответах, а вопросы бывали иногда и трудные, и даже каверзные, в особенности со стороны бригадира Коркодинова.
Впоследствии Булыгин узнал, что некоторые вопросы ему подготовлялись заранее. На одной из читок газеты "Голос" был, например, задан такой вопрос: "Почему в газете пишут одни только заголовки речей депутатов IV Государственной Думы? А почему не печатают то, о чём они говорят, а вместо их речей поставлены только точки или совсем осталено чистое место?"
Булыгин отвечал: "Цензура не пропускает". Он припомнил уже известный ему Циммервальдский манифест и процитировал на память: "На печать надет намордник". Ответ понравился слушателям, и они стали видеть в т. Булыгине человека, кое-что знающего, его авторитет возрос.
Сам же Булыгин потом мне рассказывал:
– На заданный вопрос я хотя ответил, но только правильно ли? Я избегал даже намёка на то, что для ответа взял слова из Циммервальдского манифеста, помнил предупреждение тов. Попкова не называть нелегальные источники и передавать их материал своими словами.
Трудность ответа на вопрос о свободе печати для молодого, малоискушённого ещё в политике агитатора состояла в том, что нужно [131] было сказать так, чтобы показать, что правительство боится выступлений даже меньшевиков и эсеров, которые на словах были против самодержавия, а на деле поддерживали войну, затеянную капиталистами, но в то же время сказать это так, чтобы не дать ни малейшего повода к доносу, если на читке окажется длинноязыкий или провокатор.
Так молодые члены партии в процессе практической работы приучались прилагать к жизни знания, почёрпнутые из газет и книг, находить в своей агитационной и пропагандистской работе подход к широкой рабочей массе.
9. ЛЕКЦИИ ПО ПОЛИТЭКОНОМИИ
Одного чтения политической литературы, обмена мнениями со своими товарищами о прочитанном было уже недостаточно для членов нашей организации, в особенности для руководящего состава, хотелось большего. Имелись не разрешённые вопросы. Приобретённые знания оставались зачастую разрозненными. Требовалась помощь более марксистки образованного товарища. Таким товарищем для нас оказался студент Московского коммерческого института, член московской большевистской организации, приезжавший в Кунгур на летние каникулы. Мы привлекли его к нашей работе в качестве лектора. [*Автор не указывает фамилию лектора – Семовских, которую, несомненно, знает хотя бы из мемуаров Булыгина]
В начале лета 1916 года студент прочитал нам курс лекций по политэкономии.
Наша недостаточная общеобразовательная подготовка сильно затрудняла усвоение его лекций, да и сам предмет нам показался сухим. А тут ещё и обстановка: лекции читались километров за 3-4 за депо, в лесу, тянуло отдохнуть, полюбоваться природой.
На одной из таких лекций мы быстро утомились, некоторые товарищи стали "клевать носами", а один из товарищей, развалившись на полянке, совсем заснул. Мы с т. Булыгиным шопотом перебрасывались шутками по их адресу и тоже не воспринимали того, что говорил лектор. [132]
Лектор остановился, обратив внимание на нашу невнимательность, и спросил:
– О чём вы шепчетесь?
Мы показали на спящего товарища.
– А почему заснул тов. Мамонтов? – спросил нас лектор.
Булыгин ответил, что он работал в ночную смену с 7 час. вечера до 7 часов утра.
Лектор немедленно использовал этот случай, стал говорить о том, как капиталисты выматывают из рабочих все силы, выколачивая из них прибавочную стоимость и не оставляя у них совершенно неиспользованной энергии, которая необходима рабочему не только для отдыха и развлечения, но и для осознания своих классовых интересов. Должны ли, спрашивается, рабочие с этим мириться?
Потом лектор рассказал о роли и задачах партии в борьбе с войной и разъяснил очередные лозунги партии об отношении к войне.
И так удачно на ходу студент перестроил свои лекции применительно к моменту спанья из-за переутомления, что мы его слушали ещё целый час с большим вниманием.
Лекция прошла оживлённо, стала более понятной, и все говорили, что на этот раз значительно лучше усвоили основы политэкономии.
10. КАК ПРОИСХОДИЛ ПРИЁМ В ЧЛЕНЫ ПАРТИИ
Прием в партию новых членов у большевиков всегда считался очень важным и серьёзным делом. Во время подполья по уставу нашей партии хотя и не был установлен кандидатский стаж, но в действительности он так же, как и теперь, существовал. Каждый готовящийся вступать в партию обязательно проверялся на выполнение практических поручений партийной организации, в уменье хранить партийную тайну, учился конспирации, которая в то время была особенно необходима. [133]
Помимо того, от вступавшего в партию требовалась самоотверженность, подчинение своих личных интересов интересам партии. Каждый знал, что на другой же день, как он свяжет свою судьбу с интересами партии, его ожидают всяческие лишения, тюрьма, ссылка, каторга и даже виселица.
Как проводился тогда приём в партию красочно описал П.Ф. Булыгин в своих воспоминаниях.
"Подошла весна 1916 года. Снег в лесных оврагах ещё не растаял, но железнодорожное полотно сухо. По тропинке около него мы с Фёдором не раз уже ездили на велосипедах за несколько километров от станции.
В одно из воскресений, по договоренности накануне, мы с Фёдором также решили прокатиться на велосипедах около полотна. Повстречались в условленном месте, но Фёдор предложил изменить маршрут. Он сказал, что сегодня мы съездим в лес вверх по Косарихинскому логу. Я стал возражать, говоря, что в логу мы не только поломаем велосипеды, но оставим в грязи и сапоги. Фёдор, однако, упорно настаивал на своём, и я решил следовать за ним.
Ехать, конечно, по логу было нельзя, и мы, идя по грязи, катили велосипеды рядом с собой.
Пройдя полтора-два километра, Фёдор поднял и опустил руку. Я понял, что это был сигнал, но кому и для какой цели, мне было неясно.
Только пройдя ещё некоторое расстояние, за большим деревом я увидел человека (не помню точно, кто это был [*вырезано – или Терехин, или другой]). Миновав его и поднявшись на бугор, я увидел в глубокой воронке (около Кунгура довольно много) расположившихся в кружок товарищей, знакомых мне по работе в депо.
Оказалось, что здесь было собрание большевиков. На нём присутствовали: т.т. А.С. Попков, [*вырезан – Бурдуковский], Семён Терехин, Тетерин, А. Мамонтов, Григорий Акулов, [*вычеркнут – В.Таланкин], Н. Нечаев и ещё три [*у Булыгина – два] товарища, фамилию которых не помню.
Среди них и был неизвестный мне человек в студенческой форме. Позднее я узнал, что он приезжал из Москвы. [*у Булыгина – "Это был студент Симовских Николай, член партии с 1912 года, только что прибывший из Москвы на каникулы."]
Не знаю, какие вопросы решались до нашего прихода на собрании, но как только мы подошли, т. Коротаев, показывая на меня, объяснил, что я вполне надёжный и может быть в партийной среде. Все присутствующие, кроме студента, хорошо меня знали и выразили полное одобрение этим словам. Был поставлен вопрос о приёме меня в партию.
Тов. Попков довольно подробно рассказал обо мне и закончил своё выступление словами: "Парень молодой, но вполне надёжный, можно его принять в партию". С ним согласились все остальные. Один только студент сидел и молчал, пристально смотря на меня.
После того, как Алёша, а затем и Фёдор закончили свои рекомендации, студент задал им вопрос: "Хорошо ли знаком с уставом партии и с условиями конспирации?" Хорошо ли я понимаю ответственность, возлагаемую на члена партии, и не струшу ли в трудный момент?
Тут я заметил, что мои "крёстные" – поручители, несколько смутились и замялись. Их ответы о том, что я "проверен", что "парень свой", что они надеются, что я не подведу – были недостаточно вески и убедительны, хотя такое мнение подтверждалось всеми присутствующими. Видно было, что их ответы не удовлетворили студента.
Надо сказать, что т.т. Попков, Коротаев, [*вырезан – Бурдуковский], да и другие большевики мне очень многое дали в части политического роста, о многом со мной говорили, многое разъясняли. Я хорошо знал о целях и ближайших задачах партии большевиков во время войны, я знал о меньшевиках как прислужниках буржуазии, знал о кадетах, готовых на любую сделку с царизмом, лишь бы он продолжал войну и душил всё, что грозило устоям капитализма. Но о том, что существуют определённые [*вырезано – права и] обязанности у членов партии, которые я должен хорошо знать [135] и безоговорочно выполнять, об этом они со мной почти совсем не говорили. Устава мне также не приходилось читать [*вырезано – и был ли он в революционной библиотеке Фёдора, я не знаю].
Это дало студенту повод указать на непростительное упущение в самом главном при подготовке людей в партию, в частности меня.
После этого он обратился ко мне:
– Вот, молодой человек, – сказал он, – предположим, нас накрыли жандармы, мы все разбежались, вас жандармы поймали. Вам предложат сказать, кто был на собрании. Как Вы будете вести себя? [*у Булыгина – "Ты, конечно, скажешь?", также все обращения в диалоге на "ты"]
Я ответил:
– Не скажу, кто был.
–Но как же вы не скажете, когда всех присутствующих здесь, кроме меня, хорошо знаете?
Я говорю:
– И всё же я не скажу.
– "Не скажу, не скажу", – повторил студент. – Да ведь они заставят говорить, могут применить пытку [*вписано вместо вычеркнутого – "особенно, когда вот так завернут тебе руки". И он показал мне прием выворачивания локтей, применяемый при допросах в охранках".]
Я ответил, что перетерплю, но не скажу.
– Ну, почему бы вам не сказать? – продолжал студент. – Этим вы будете избавлены не только от физических болей при допросах, от ареста и тюрьмы, но можешь получить даже и деньги. Какой смысл страдать за других?
О низкой роли провокаторов я уже хорошо знал, поэтому этот вопрос вызвал во мне обиду, но я сдержался и ответил:
– На это я не пойду и товарищей не выдам.
Студент не унимался и продолжал:
– Ну, а если вы скажете, кто был на собрании, чего вы можете после этого ожидать?
Я несколько задумался, на меня смотрели все.
– Чего я могу ожидать? – переспросил я, – Не знаю… презрения со стороны товарищей.
– Нет, большего, – ответил студент. – Люди, которые предают [136] своих товарищей, заслуживают пулю. В партию мы никого насильно не тянем, и если вы не желаете быть в ней, можете оставить нас, в этом ничего плохого не будет, но если останетесь, то будьте таким, каким требует партия.
Я выразил согласие остаться. Против приёма меня в партию никто не говорил и не возражал.
Мне объявили, что я в партию принят. Студент рассказал собравшимся о решениях Циммервальдской и Кинтальской конференциях, подробно остановившись на ленинском лозунге "О превращении войны империалистической в войну гражданскую", о практических задачах в связи с этим лозунгом и решениями конференций местных партийных организаций.
Полное совпадение взглядов всех присутствующих с установками Ленина и его единомышленниками ещё более воодушевило нас на усиление своей активности.
Разошлись с собрания уже поздно в хорошем, приподнятом настроении.
Так прошло моё партийное крещение.
Несмотря на малочисленность состава подпольной большевистской организации, на примере моей подготовки и приёма в партию можно видеть, с какой строгостью и ответственностью проходил тогда приём в партию новых членов.
После приёма меня в партию, стараясь понять причины строгости, проявленной по отношению ко мне со стороны студента, я через т.т. [*вычеркнуто – Бурдуковского,] Попкова и Коротаева узнал о высказываниях т. Ленина о том, что должен представлять собою член партии, об ответственности члена партии за партию и партии за каждого своего члена.
Подготовка и вовлечение в партию новых членов было в то время одной из важнейших обязанностей каждого члена партии. [137]
Вот почему вскоре после моего приёма в партию одним из первых партийных поручений мне было дано задание тщательно присматриваться к наиболее надёжным и близким к партии рабочим [*вписано вместо вычеркнутого – задание по созданию "пятка" из надёжных лиц; у Булыгина – "десятка"] для подготовки и приёма в партию.
Персональный состав таких товарищей [*вписано вместо вычеркнутого – "пятков", у Булыгина – "десятков"] намечался партийным ядром.* [*П.Ф. Булыгин. Заглавные его воспоминания. Архив Института истории партии – Свердловского филиала ИМЭЛ]
11. СВЯЗЬ С РУКОВОДЯЩИМИ ПАРТИЙНЫМИ ОРГАНИЗАЦИЯМИ
А.С. Попков после вторичной ссылки Н.А. Гребнёва сохранил оставленные ему связи с пермяками, в том числе с машинистом маневренного паровоза Шиловым. Попков был поездным машинистом и часто ездил в Пермь, там он и встречался с Шиловым.
С осени 1916 года через Шилова должна была установиться связь с московской большевистской организацией, которая должна была информировать Попкова из Москвы шифрованными письмами обо всём важном и новом в партийной жизни. В целях лучшей конспирации письма из Москвы должен был получать Шилов и передавать их Попкову. Однако, Шилов получил только два письма, и больше их [не] было. На вопросы Попкова – нет ли писем? Шилов отвечал уклончиво. В начале 1917 года Шилов объяснил Попкову, что он нечаянно уронил ключ шифра переписки, а кочегар вместе с углём бросил бумажку в топку паровоза. Такое объяснение вызвало у Попкова сомнение, у него возникло даже подозрение к Шилову. Попков не стал больше встречаться с Шиловым. А в мае 1917 года вскрылось, что Шилов был провокатором и, как видно, письма и шифр он передал охранке.
В сентябре 1916 года у нас установилась связь с Екатеринбургской большевистской организацией – "Андреем Яковлевичем", как видно, это была его кличка, настоящая его фамилия, имя, отчество не известны до сих пор. [*Ну, или неудобны] "Андрей Яковлевич" сообщил нам о предстоящей [138] в конце декабря 1916 года Уральской областной подпольной большевистской конференции, сообщил повестку дня конференции. Окончательную дату и место конференции обещал сообщить дополнительно. Он рекомендовал выбрать двух делегатов и, как только получим извещение о дне конференции, немедленно выезжать в Екатеринбург. Он же дал адрес для переписки с Обкомом через Августа Авотыня, служившего в Верх-Исетском обществе потребителей, оставил программу и устав партии, перечень вопросов, которые нужно было осветить в нашем докладе на конференции.
На Уральскую областную конференцию от Кунгура были избраны А.С. Попков и я. Но конференция не состоялась из-за провала Уральского комитета партии в первой половине января 1917 г.
В феврале 1917 года, к моменту выхода из подполья Кунгурская большевистская организация состояла из 15 членов, общее количество рабочих депо было около 200 человек.
На этоя я заканчиваю первую часть своих воспоминаний, в следующей части будет рассказано о работе Кунгурской партийной организации после выхода большевиков из подполья в 1917 году и о том, как проходила борьба большевиков за победу Великой Октябрьской социалистической революции в Кунгуре. [139]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.95.Л.55-139.
Коротаев Фёдор Иванович
