Лето 1918 г. В Екатеринбурге белые. Обыски, аресты. Избиения. Расстрелы. Подвалы, тюрьма битком набиты красными и их приверженцами. "За поддержку советской власти", – так гласил приговор – попал и я в тюрьму.
В конце года пошли по тюрьме слухи, что часть арестованных будет отправлена в Тобольскую тюрьму. Действительно, 8 января 1919 г. была отобрана партия в 105 человек, среди них попал и я, и ночью выведена из тюрьмы.
Под сильным конвоем пришли мы к станции Екатеринбург І, где в абсолютной темноте нас посадили в какой-то поезд и отправили в Тюмень. Там оказалось, что Тобольск, вследствие вспыхнувшего в тюрьме тифа, нас не примет. Эшелон был отправлен по жел.дороге дальше на восток.
Мы ехали без особых треволнений около трёх недель, и были высажены на станции Усолье, не доезжая Иркутска. Здесь нас принял другой конвой и на лошадях доставил в село Александровское, в пересыльную тюрьму централа. Люди были одеты отчасти весьма легко, мороз же стоял около 40°. Некоторые сильно обморозились, но потм в тюрьме поправились.
В тюрьме мы застали мертвенную тишину. Мы думали, что кроме нас там других арестованных и нет, т.к. ни в одном из остальных восьми корпусов жизни не было видно. После выяснилось, однако, что в одном корпусе есть заключённые – эвакуированные из Самарской и Сызранской тюрем, – но они лежали поголовно больные, очень многие с начисто отмороженными конечностями. [12] Они гнили, мясо отваливалось, в помещении стоял смрад. А медицинской помощи никакой: ни доктора, ни врача, ни медикаментов.
Это были остатки в числе, кажется, до 100 человек от большой партии арестованных. Их возили с Волги до Дальнего Востока и оттуда уже привезли наконец сюда. Волосы становились дыбом от рассказов их о претерпенных ими в течении многомесячной поездки страданиях. Достаточно сказать, что сопровождавшие их офицеры конвоя, вечно пьяные, частенько играли в карты, но не на деньги, а на жизни арестованных, и проигравший выдавал выигравшему из своих вагонов проигранных арестованных, а тот их по желанию расстреливал.
Отсутствие в Александровском централе медицинской помощи, бани, белья, а также скудная пища вскоре сказались. Появился тиф. Но на это никто бы и не обратил внимания, если бы тиф не набрал себе несколько жертв из среды администрации тюрьмы и нисшего её персонала. Когда их них несколько человек умерло, то из Иркутска появились врачи. Были приняты меры – обед улучшен, бани регулярно, нуждающимся было выдано бельё. Эпидемия стихла, но всё-таки тиф нет-нет да и вспыхнет опять.
Обращение с нами администрации было в общем сносное. Зверств с её стороны не наблюдалось. Но издевательства были. Так, требовали, чтобы арестованные после вечерней проверки пели молитву "Отче наш". Отказались. Тогда помощник начальника тюрьмы под угрозой расстрела с револьвером в руке заставил начать петь, но тут же и вышел, а арестованные с "и хлеб нам насущный даждь нам днесь" перешли на "Камаринского". Так было несколько вечеров, а потом ему, видимо, и самому надоело, и бросил он это грязное дело… [13]
Мы провели в тюрьме год. Особенно тяжело было отсутствие освещения – ни электричества, ни керосина, короткие зимние дни, длиннейшие вечера и ночи. Коротали время песнями…
По мере отступления белых на восток они эвакуировали на восток и тюрьмы. К осени 19 года все девять корпусов нашей тюрьмы и корпус одиночек были наполнены арестованными до отказа. Также битком набита была и другая тамошняя тюрьма, каторжная. Прибыли из Пермской, из Омской, Челябинской и др. тюрем. В октябре прибыло 250 человек наших Екатеринбуржцев – остатки от партии в 750 человек, насколько помнится.
И в каком виде они прибыли! Сплошь покрытые вшами, изнемождённые до смерти. Некоторые тут же и умерли, дошедши под штыками до тюрьмы.
Летом 19 года откуда-то прибыла партия в кандалах. Стоял знойный день. От ст. Усолье до Александровского – 19 вёрст чрез горы – прошли они пешком в кандалах, да ещё волочащихся по земле кандалах! Была тут одна старуха лет семидесяти, высокого роста, но вся согбенная… Их отправили на другой день в Иркутск…
В сентябре 19 года в нашей тюрьме было сделано восстание. Рано утром, чем свет, арестованные из І корпуса, выпущенные по обыкновению для работы в кухне, пекарне и т.д., зашли в надзирательскую как бы за ключами, но бросились на надзирателей, обезоружили их, захватили винтовки. А с улицы распропагандированная военная охрана тюрьмы с своим офицером подала арестованным помощь. Сбили с дверей корпусов замки, и арестованные [14] вышли.
Помню, я сидел в одиночке, спал. Вдруг страшный удар в дверь. Тяжёлый замок спал, дверь кто-то извне отворил и крикнул: "Вы свободны, товарищ". Быстро одевшись, выбежал я и другие несколько человек одиночников одиночного корпуса во двор и на улицу. Но уже трещали пулемёты запаса караульной роты, а вдали в горы, покрытые лесом, бежали наши товарищи из первых отворённых корпусов вместе с перешедшей на их сторону частью охраны. Успело уйти, кажется, человек 300, остальные 500-600 не успели…
После этого наше положение ухудшилось: стало больше строгости, пища и обращение хуже.
Месяц-полтора спустя, Каторжная тюрьма тоже сделала попытку восстания, но неудачно вследствие измены. Никто не успел уйти, и заключённые заперлись в тюрьме и забаррикадировались. Тюрьма была обстрелена и взята, а над несчастными заключёнными учинена страшная расправа. Около 200 человек было в тюрьме расстрелено и трупы их в виде поленницы сложены на тюремном дворе. Так они мёрзлые и оставались там, ещё когда мы в январе 20 г. все были из тюрьмы освобождены.
Репрессии увеличивались. Пища стала всё хуже и хуже, недостаточней и скудней. Но в то же время чувствовалось, помимо скудно доходивших до нас слухов о неудачах и поражениях белых, что у администрации уже не стало такого гонора, что надзиратели стали к нам как-бы и заискивать… Во второй половине декабря 19 года нас уже почти совсем не кормили и помещения почти не отапливали… Средств у тюремной конторы не стало, т.к. их из Иркутска не давали. [15]
Но вот в последние дня декабря в одно прекрасное для нас утро мы увидели, что на караульных вышках не стало часовых… Спросили надзирателей. Говорят, что в эту ночь как охрана, так и полиция покинули Александровское.
В тот же день новоиспечённый Комитет безопасности села об"явил нам, что мы свободны, но просил нас эвакуировать тюрьму в организованном порядке. Так мы и сделали. Образовали Комиссию, которая в течение девяти дней при помощи жителей Александровского разгрузила тюрьму от политических заключённых, оставив в ней уголовных.
Два с половиной месяца потребовалось, чтобы доехать до Екатеринбурга. Большая задержка вышла в Тайшете, где нас не пропускали чехи. Здесь мы встретили отступающую армию Каппеля. Но когда чехов сдвинули с места передовые отряды Красной Армии, и мы двинулись опять на запад. Было холодно и голодно. В городах получали от Собесов хлеб и горячее, но двигаясь благодаря разрушенному транспорту по черепашьи, приходилось между городами в селениях побираться советским именем. После Омска дело пошло быстро. Тут уже на ж.д. был восстановлен относительный порядок. Омск – Екатеринбург мы покрыли в три дня.
Ранним сырым туманным мартовским утром вышли мы с вокзала в улицы свободного Екатеринбурга, покинутого нами 15 месяцев назад в руках белых.
Но уходя отсюда, мы были уверены, что наши "опять придут", и надежда не обманула нас…
Ал. Вейберт
Адрес: Сибирский, №12, кв. 1а [16]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.190.Л.12-16.
ЗЫ: Посещают мысли статейку о сабже сделать. Только она ведь должна будет стать лишь "оправой" для одной только фразы…