Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5

Блуждание по тайге, грабёж, думы о новом мире, езда зайцем, любовь и революция, возвращение в отряд

Вёрст десять не доходя до границы, мы встретили идущих назад ребят, которые и сказали нам, что подойти нельзя, т.к. сильная Китайская охрана не пропускает ни кого, а если кого поймают внутри Китая, то угостят бамбуком. Надо было верить, так как я знал, ребята были боевые, и им тоже хотелось пробраться через Китай на Амур.

– Делать нечего, надо, ребята, обдумать своё положение, – а потому сели и закурили. Попавшие нам на встречу ушли, мы так и не спросили их куда они думают пойти.

Я предложил своей компании двинуться на ст. Пограничная и там, где пешком, где с поездом, подвигаться в Забайкалье или добраться до ст. Цицикар, а там по тракту на Благовещенск. Маршрут, правда, был порядочный, не менее 1500 вёрст, но делать было нечего, надо было решать: или туда, или сюда.

Ребята согласились со мною, и мы двинулись к деревне Ильинке, спросили, где тут ближайший путь на Комиссаровку, а затем и на Пограничную. Нам указали, что надо, пройдти вот эти 2 горы, а затем, забравшись на третью, тут недалеко и будет видно Комиссаровку. Расстояние, как нам сказали, здесь было меньше вдвое, чем трактом.

Прошли две горы, лезем на третью. Измученные, с высунувшимися языками мы еле двигались вперёд, но хотелось увидать Комиссаровку, и мы шли. Я первый залез на гору и, узнав печальную новость, молчал – Комиссаровки не было видно. Ребята кричали мне:

–Ну, как, где Комиссаровка?

Я им отвечал:

– Вот здесь, айда живо, отдохнём, да и в неё, – а сам с горя запел что-то.

– Ну где Комиссаровка, чёрт тебя возьми, где ты её видел? Ах, чёрт возьми, если-б знал, не полез бы, сел на половине горы и отдохнул бы, – говорил Селянкин. – Вот мерзавцы, они обманули нас. Ну, чёрт с ними, не заблудимся, только вот устали.

Я предлагаю:

– Давай, ребята, ввиду взятия нами горы крикнем "Ура".

– Идёт.

И громкое "УРА!" несётся во все стороны с вершины нашей горы. А красота?! Кругом горы, молодые листья уже развёртывались, зеленела трава, звон птичьих голосов раздавался кругом. Мы сели и закурили. С"ели по куску хлеба и решили спуститься обратно в долину, где видели издали, были 2 маленьких избушки, как видно, для житья в рабочее время.

Было темно, когда мы подошли к балаганам, у костра что-то варили мужчина и мальчик лет 12. Поздоровавшись, мы спросили, нельзя-ли будет переночевать (у нас была одна винтовка). Хозяин косо посмотрел на нас, всё-таки разрешил нам ночевать, сказав: "Вот нары, ложитесь". И мы добросовестно растянулись на них, винтовку поставили угол к печи и заснули сном праведников.

Рано утром нас совсем не ласково разбудил грубый оклик: "Эй, довольно спать, вставай, Ваши уже давно разбежались, а Вы спите". Мы вскочили и хотели было уцепиться за винтовку, но её уже не было в углу. Она была под мышкой стоявшего у нар казака Платоновской станицы. Направляя на нас, он держал в руках свою Мексиканскую винтовку и кричал: "Давай бомбы, не шевелиться, а то застрелю, как собак". Мы вынуждены были отдать ему свои сумки, где он и нашёл 2 бомбы, сумки бросил обратно. Заметив у Селянкина новую шинель, он потребовал её. Т.к. больше забрать было нечего, он, сказав хозяину балагана, что-б он накормил нас, быстро ушёл.

– Так, Хвала Богу, живы остались, – говорили мы, слезая с нар, хозяин куда-то вышел.

Быстро собравшись, мы отказались от предложений хозяина обождать, пока что-то там поспеет, и ушли, узнав от него дорогу в Комиссаровку.

Благополучно дотащились до Пограничной. Мы нашли людей, которые великолепно приняли нас и на славу накормили, но ночевать было не где (мы это видели и сам), места совершенно не было.

Отдохнув не много, мы пошли на вокзал, где, отыскав свободный товарный вагон, переименовали его в мебелированные комнаты, поместились в нём. Не успели как следует расположиться, как слышим шаги. Неужели хозяин комнат, какой нибудь ходя, буточник, а может и полицейский? Мы затихли, шаги ближе, двери нами были закрыты, но вот подошедший берётся за скобу, и дверь отворяется. Какой-то в штатском, посмотрев на нас, спрашивает, можно ли с нами поместиться.

– Конечно, пожалуйста, – отвечали мы, с удивлением гляда на нового пассажира в клетчатом штатском пальто Американского покроя. Он сказал, что сейчас принесёт свои чемоданы, ушёл.

– Кто-же это такой? – спрашивали мы друг у друга, и как узнали потом, когда он сам рассказал нам свою биографию, он также без паспорта пробирался через Китай, кажется, в Забайкалье, но он не был нам товарищем, т.к. у него были деньги и приличный вид.

Так ночевав в вагоне, мы пешком отправились до первого раз"езда, а там расчитывали сесть на поезд. И частью с поездом, а больше пешком мы добрались до какой-то весёлой и красивой станции и грязные, не умытые старались не заметно пройти по селу к берегу реки, где и расположились.

День был чудный, солнце красиво играло в воде, отражаясь всевозможными цветами, было утро. Богатая красотой природа Манчжурии благоухала, везде цветы, приятный запах которых разносился кругом. Вот не далеко у самого берега реки в саду заиграл духовой оркестр. На вокзале стояли ехавшие из России чехи. Сытые, довольные судьбой, чистенько одетые они забавлялись игрой.

Прелесть окружающего, звуки приятной музыки волновали меня. Мне представилась резкая картина: с одной стороны, совершенно сытые, всем довольные люди наслаждались всеми прелестями природы, слушая музыку, ловили рыб удочками. На противоположном берегу рвали цветы и с биноклем в руках рассматривали с вершины горы (возвышавшейся над рекой) окрестности. С другой [15] стороны оборванные, не умывавшиеся целую неделю, голодные сидели мы на берегу, стараясь отскоблить присохшую грязь на руках и лице.

Чувствуя всю полноту этих совершенно разных картин, я не мог удержать катившихся из глаз слёз. Мне хотелось жить, быть чистому и также приятно наслаждаться музыкой, но я чувствовал, что это для меня невозможно. Невозможно потому, что я не имею средств и не имею той подлой совести, которую имеют те, которые благодаря разным тёмным делишкам составили себе приличное состояние. Да, я чувствовал, что этого я не в силах сделать и успокоился тем, что при условии Советской власти всё их награбленное будет общим достоянием, и нашим глазам уже не будет представляться ни каких комфортов и роскоши, не возможной для нас. И твёрдо решив положить все силы на ускорение осуществления желанного экономическо-материального равноправия, я не желал большего, т. к. умственные способности людей разные, и ни когда не будут одинаковы. Следовательно, я желал материального равноправия жизни, но я жестоко ошибся. Надо было иными глазами смотреть на свет. Все эти мысли с молниеносной быстротой бродили у меня в голове, пока я умывался.

Окончив умываться, мы закусили куском хлеба и двинулись дальше. По дороге нам удалось заскочить, не помню, в какой поезд, но вагоны были классные и товарные. Я попал в классный вагон, но он оказался пустым. Все трое были в разных вагонах.

Осмотрев свой вагон, я пришёл к заключению, что он был приспособлен для аптеки, т.к. пахло медикаментами, на полу валялись разного сорта флаконы и пробки, нашёл целую пачку этикеток. Оказалось, что этот эшалон идёт с Владивостока из под выгрузшихся Чехов. Но надо было куда-то спрятаться. В вагоне было много комнат, но ни в одну из них было спрятаться нельзя, и я воспользовался печкой в конце вагона, так называется отопление. Забрался за печь и сижу. Вдруг слышу, с противоположного конца вагона раздаются шаги, то в той, то в другой комнате. Так кто-то шёл, заглядывая в каждую комнату. Думаю, что меня не найдут, что ему больно нужно, мол, заглядывать за печку. Но вот шаги ближе, подходит к печке, заглядывает за неё. Я не знаю, принял ли он меня за мальчишку, потому что я сидел, скорчившись. Взял меня за ухо, вытаскивает из за печки. Я вытянулся.

– Ваши документы? Как попали сюда, а? – передо мною стоял комендант поезда, русский офицер, перешедший на службу к чехам.

Отвечаю, что у меня документов нет, а также и билета, ввиду того, что нет денег.

– В таком случае я Вас представлю на первой-же станции коменданту, и Вас арестуют.

А я знал, что это равносильно тюрьме. Фамилии своей я сказать не могу, а с чужой будешь сидеть до второго пришествия. Я решил морально подействовать на коменданта поезда и говорю ему отчётливо, что я красноармеец, и что, разумеется, в его руках меня посадить и расстрелять, и обратное. Я начал действовать.

– Вы русский офицер, скажите, чем виноват солдат, что Вы его мобилизуете, и он служит у Вас, аккуратно исполняя все Ваши распоряжения? Не правда ли, ни чем?! Наоборот, аккуратных солдат награждают. Так чем я виноват, что я красноармеец? Вы этого не знали, я Вам сам сказал потому, что мне надоела жизнь и смерть. Если Вы меня убьёте, я не боюсь. От моей смерти Вам, г. офицер, мало будет пользы. Вы, убивая меня, не убиваете в моём лице коммуниста, и кто знает, может, если останусь жив, мы с Вами встретимся при лучших или худших условиях, и может, я смогу быть полезным для Вас.

Я кончил. Офицер внимательно слушал меня и сказал:

– Хорошо, что Вы попали на меня. Я отпущу Вас, но что-бы в поезде Вас больше не было, если Вы ещё раз попадёте, то пеняйте на себя, если вас схватит контроль. Идите и сейчас же соскочите с поезда, пока идёт тихо.

Я поклонился и, спрыгнув, крикнул Селянкину, стоявшему на ступеньке, тот тоже прыгнул, поезд умчался, и мы следовали пешком.

На одном из раз"ездов нас славно принял к себе рабочий стрелочник и рассказал нам, что опасно пробираться так по линии, т.к. дальше будет усиленные посты и охрана на мостах, и мы ни как не пройдём. А с поездом, не имея документов, также ехать нельзя. Да мы уже испытали это. А потому, обсудив положение, решили двигаться назад. У нас возник новый план.

Отдохну в как следует, пошли обратно. Благополучно миновав Китайскую границу, мы пришли в посёлок Градеково в 13 верстах от границы, встретили знакомого казака, который пригласил нас к себе, сказав, что постарается достать документы всем троим. Но документов он не достал, кроме одной безсрочной книжки, но года не подходили ни к кому из нас.

Ночевав у него, на другой день мы отправились в волость, авось удастся достать документы. Приходим, никого нет, ждём, и когда явился Председатель Ревкома (хотя и Ревком, но питать надежд было нельзя, т.к. казаки плохо относились к партизанам), обращаюсь к нему и об"ясняю:

– Так и так, при Японском отступлении бежал, а раньше служил в 34-м полку (это Колчаковский), и просим Вас выдать хотя временные удостоверения, т.к. надо где либо работать, а без документов не принимают.

Спросив, откуда мы и т.д., он посоветывался в сидящими тут людьми и сказал машинисту, что напечатать временный лист сроком на шесть месяцев, подписал ещё чистые бланки и ушёл.

Заполучив документы на вымышленные фамилии, мы спокойно прогуливались по Градекову, [15об] рассуждая о дальнейшем нашем бытье. Я решил ехать в Никольск, попытаться достать визу на проезд через Манчжурию. Селянкин поступил на работу в ремонт жел.дороги, а я отправился.

Приезжая в Никольск, я зашёл к знакомой учительнице Насенниковой, что была в Боголюбовке и доставала для нашего отряда книги. У ней хранились мои вещи: шинель, брюки, ботинки и друг. вещи.

Являюсь грязный, оборванный, меня еле узнали, но были рады. Умывшись, я приятно закусил и выпил, а затем, переодевшись во всё новое, я пошёл с Н.И. в город, узнать, что делается в нём. Долго гуляли мы, беседуя о прошлых днях. Они предложили мне остаться у них, жениться, чем влачить своё жалкое существование в Армии. Я и сам не прочь был-бы изменить образ жизни, но не хотел отставать от своих ребят, а главное, как члена партии меня обязывала дисциплина быть там, где есть опасность для революции. И жалея о том, что не могу этого сделать, я отказался, не смотря на наши взаимные чувства. Я любил её, т.к. это была славная барышня и хороший человек. Но дороже всего свобода, полная свобода.

На другой день я одел штатский костюм её брата, отправился к уполномоченному Временного Правительства Меркулову. Отыскав местонахождение оного, я записался на приём. Кажется, очередь 15-я, жду, вызывают:

– Альчинский Геннадий Ник., по какому делу?

– По личному.

– Пожалуйте.

Вхожу в тёмный кабинет, убранный по особому вкусу сидевшего в нём лет 35-ти жгучего брюнета, на лбу глубокий шрам, общий вид его был бандитский. И через чур громким голосом он спросил:

– Вам что?

– Так и так, визу на проезд через Манчжурию.

– Для этого нужно заграничный паспорт, а у нас здесь заграничных паспортов не имеется, – последнее было сказано так громко, что, если бы я мало видел людей, я наверное бы убежал.

– А где же, – спрашиваю, – можно получить заграничный паспорт?

– Во Владивостоке, в Министерстве Иностранных Дел.

Заворачиваюсь и ухожу. Ну Вас к черту с паспортами и Вашими Министерствами, как нибудь попытаем без них. Ехать во Владивосток было не с чем, денег не было, да и к тому же было опасно, т.к. я имел много знакомых офицеров, которые знали меня как члена партии.

Я пришёл на квартиру, на другой день пошёл к Воинскому Начальнику. Говорят, там кому-то дают деньги, вещь недурная, не удастся ли получить, но не выгорело. Встречаю знакомых ребят, сидевших вместе в лагерях.

– Вы чего здесь околачиваетесь?

– Так куда же деться, мы рады бежать, так не куда.

– А документы есть у Вас? – спрашиваю.

– Нет.

Направил их в Градеково, рассказав, как нужно обращаться за документами. И ребята через 3 дня возвратились с документами, а с ними приехал и Селянкин.

Начали готовиться в дорогу. Решили на сей раз, имея в карманах документы, пробираться через Хабаровск. Я продал все свои новые вещи, а взамен купил себе старый потрёпанный пиджак и чиненные ботинки, таким образом я сэкономил приличную сумму денег и больше к Насенниковым не заходил, стесняясь показаться им в новом костюме. Не поймут, придётся об"яснять, а этого не хотелось.

Мы пошли на вокзал, там узнали, что через два дня пойдёт Японский поезд на Хабаровск, и будут давать пропуска, решили ждать. Ночевав внутри вокзала в грязи и известке (там в то время белили), мы отделались так, что казалось, теперь ни кто не узнает. Но следующую ночь мы не хотели тут ночевать, а пошли в Зелёный сад в городе. Там побродив, мы направились к театру, сели на скамейку.

Дело было к вечеру, рядом на скамейке сидели два молодых человека в студенческой форме. Один из них вынимает из кармана чёрную корку хлеба и жуёт. Прислушиваюсь что говорят и слышу:

– Ну как, Сергей, где мы будем, сегодня ночевать?

Другой отвечает:

– В Зелёном саду, ведь там хорошо, развалишся на скамейки и хорошо.

Я удивился, что такие хорошо одетые, молодые, красивые люди не имеют постоянной и настоящей квартиры, и от сознания, что мы не одни бродяжим, мне стало легче, и как будто больше стало сил для борьбы со всевозможными лишениями.

Т. к. в саду было холодно, мы решили опять пойти на вокзал.

На другой день был праздник Троица. День был хороший, часов в 12 или 1 мы сидели на ступенях вокзала, т.к. идти в нашем виде было не куда. Публика ходила взад и вперёд, мы не обращали на неё внимания. Я, низко опустив голову, задумался, как вдруг знакомый мне голос раздался в дверях, и я невольно, не отдавая отчёта, повернув голову, увидел, как три одетых по майски барышни спускались по лестнице. Отвернулся, но было поздно, меня узнали. Это была Н.И. и с нею две подруги-гимназистки, тоже знакомые мне. Они, наверное, думали, что я уехал или вообще где-либо нибудь устроился и, вдруг видя меня в грязи и извёстке, подобно нищему, сидящему на паперти Божьяго храма, можно было подумать, что я нравственно опустился. Но не из таких была Н.И., она всегда быстро соображала и редко в чём ошибалась, и я уверен, что она в эту минуту также хорошо знала моё положение, как я сам. И если бы не подруги, может, плакала бы. Они остановились и, не смотря на то, что я отвернулся, поздоровались. Я должен был открыться и с видом неловкого положения поздороваться, взглянув на неё. Она поняла мой взгляд и, сказала, что если придётся ещё ночевать здесь, чтоб я, не стесняясь, шёл к ним. Они, попрощавшись, ушли.

Надо скорее бежать отсюда, т.к. я не мог терпеть равнодушно [16] этих встреч. Но вот стали в очередь за пропусками и, получив таковые, были в вагонах.

– Ну, – рассуждали, – если ничего особенного не случится, мы будем у своих.

Но ожидать скорей можно было худое, чем хорошее.

Японцы проверили пропуска, и поезд пошёл.

– Ну, Слава Всевышнему.

Едем в Спасск, где у белых был Карательный отряд и застенок, где, они часто снимали людей с поезда и мучили, а потому, как только пришёл поезд, мы поспешили вылезть и, узнав, когда пойдёт поезд дальше, ушли со станции. Выждав время перед отходом, сели и благополучно следовали до ст. Уссури, где поезд остановился, и нас, всю похуже одетую публику, заставили грузить груз в вагоны. Поезд шёл обратно, т.к. мост был взорван и дальше ехать было нельзя, да и это был последний пункт стоянки Японцев, а дальше были, как мы узнали, наши части и занимали линию от Имана до ст. Верино. Они по выступлении Японцев захватили этот участок и удержались на нём, имея бронепоезда и приличное количество орудий.

Это было нам на руку, и мы, кончив погрузку, переночевали в посёлке, а на утро (надо было незаметно для япошек перебраться через реку) пошли, взяли ниже села на берегу лодку, переправились и двинулись в путь. Японцев больше не встретили и обрадовались, когда подходя к ст. Иман, на мосту увидели нашего часового со звездой на фуражке. Он был знакомый и без препятствий пропустил нас на станцию.

В вагоне помещался Штаб фронта. Захожу, лица знакомые. Об"яснили своё положение и, узнав, что наш отряд находится за Амуром, решил, не смотря на предложение Штаба принять Отдел Снабжения, получив жалование и деньги на дорогу, двинулись дальше.

Спокойно переехав с поездом до Верино, где пересели на Японский поезд, в котором ехала Японская и русская миссии (велись переговоры о перемирии), мы были в Хабаровске. Переночевав в нём, на утро отправились на берег, т.к. мост через Амур был взорван. Нам надо было переправиться на лодке, но лодок ни кто не давал, т.к. все боялись ввиду того, что Японцы стреляли по каждой лодке, имеющей направление к противоположному берегу. На том берегу были наши окопы, и только лишь когда я решительно взял одну из лодок и сказал, что в таком случае, не смотря ни на что, мы едем одни, один из рабочих, или чёрт его знает, кто, он, за крупную сумму денег согласился перевезти нас. Отдав ему все имеющиеся у нас троих деньги, мы поехали. Был сильный ветер, и волны бросали лодку во все стороны, течением сносило вниз, вода заливалась в лодку, пот градом лил с управляющих вёслами.

Последние силы напрягли, затрещали вёсла, и лодка мигом вылетела на берег. Радостное "Ура!" огласило берег. Мы победили, не смотря на всевозможные преграды. Мы были на территории, на которой, кроме парт отрядов не было ни кого.

Пришли к линии окоп, занимаемой нашим отрядом. Сразу нас окружили со всех сторон, и долго продолжались разговоры, каждый рассказывал то, что ему пришлось проделать за время Японского выступления. Тут-же был и Штаб. Доложив Ком-бату о всём, что случилось со мной со дня командировки, и где находятся бумаги, я развалился спать в устроенном блиндаже.

Перемирие было заключено на несколько месяцев, и наш отряд для реорганизации был отозван на ст. Биру, что вёрст 75 от Амура. Был получен приказ о реорганизации партизанских отрядов в регулярную Армию.



Часть 7
Часть 8

Tags: гражданская война, история