Эвакуация Екатеринбургских тюрем.
Приводимый ниже документ принадлежит перу одного из виднейших деятелей колчаковского суда или, вернее, административно-судебного произвола. К нему не требуется никаких комментарий, дополнительных раз"яснений и проч., так как картина эвакуации дана в нём полная, написана она умелой и знающей дело рукой человека, в силу своего служебного положения, бывшего в курсе всех событий. В преданности этого человека колчаковскому режиму, в ненависти к большевизму сомневаться не приходится: об этом свидетельствует каждая строчка его доклада. Тем больший интерес представляет собою этот документ для характеристики и истории колчаковщины.
В нём не произведено никаких изменений, кроме разве перевода на новую орфографию.
Его превосходительству главному начальнику военно-административных управлений Восточного фронта.
Товарища прокурора Екатеринбургского Окружного суда Остроумова.
ДОКЛАД
К июню месяцу сего 1919 года Екатеринбургские городские тюрьмы №1-й и №2-й оказались чрезвычайно переполненными уголовными преступниками и противогосударственным элементом в виде большевиков и сочувствующих им. Общее число арестантов той и другой тюрьмы достигло около 2000 человек. [57]
Когда па фронте начались военные неудачи и нашими войсками был оставлен г. Пермь, то в это время по приказу командующего Сибирской армии генерала Гайды была образована особая комиссия в составе пяти должностных лиц для рассмотрения всех дел [о] большевиках, содержащихся под стражею в Екатеринбургских тюрьмах. В эту комиссию на основании названного приказа вошёл я, как товарищ прокурора Екатеринбургского городского прокурорского участка, заведующий всеми местами заключения гражданского ведомства города Екатеринбурга. Эта комиссия приступила к выполнению своей задачи 7 июля 1919 года, когда Сибирская армия уже стремительно отступала на восток и стала приближаться к г. Екатеринбургу. Комиссия в целом составе днём производила в тюрьмах личный допрос каждого арестанта большевика, а вечером рассматривала от 80 до 100 дел по докладам членов Екатеринбургской военно-следственной комиссии и выносила своё решение по существу. Это кропотливое дело, преподанное комиссии завед. военно-судной частью при штабе Сибирской армии полковником Мельниковым, чрезвычайно затягивало дело, не давая того результата, который требовался в то время, т.е. немедленная эвакуация тюрем (курсив подлинника. Ред.). Полковник Мельников почему то полагал, что в Екатеринбургских тюрьмах содержится много арестантов-большевиков без достаточных к тому оснований и что многие из них, по его мнению, должны быть освобождены. Взгляд этот, как показала работа комиссии, оказался неверным.
Между тем фронт приближался и очень быстро к г. Екатеринбургу, при чём было ясно, что жителям города необходимо уезжать на восток, чтобы не попасть в руки красных.
Я, как член комиссии и товарищ прокурора, неоднократно [57об] указывал полковнику Мельникову, что рассмотрение дел о большевиках "дело никчёмное" (курсив и кавычки подлинника, Ред.) и что нужно срочно приступить к эвакуации всех преступников, содержащихся в тюрьмах в отдалённые города восточной Сибири, но полковник Мельников на мои слова не обратил внимания и предложил комиссии продолжать рассмотрение дел. Благодаря такому отношению полковника Мельникова к названному вопросу, комиссия, исполняя свой долг, продолжала свою работу с 8 по 10 июля. Бывая ежедневно в тюрьме №1-й, где главным образом содержались большевики, я, как товарищ прокурора, неоднократно беседовал с начальником тюрьмы Павлом Петровичем Шечековым и спрашивал его, нет ли распоряжений об эвакуации тюрем от его непосредственного начальства – управляющего Пермской губернией Чистосердова и тюремного инспектора Блохина. Шечеков всякий раз указывал, что он никаких распоряжений от них не получал. Вопрос об эвакуации тюрем меня и Шечекова чрезвычайно волновал, как самый в то время насущный. Шечеков должен был получить об этом распоряжение своего начальства, а я, как товарищ прокурора, был озабочен, чтобы все уголовные преступники и большевики были немедленно выведены из Екатеринбурга. Я боялся бунта арестантов и восстания местных большевиков. Этого можно было ожидать минуты на минуту, так как город Екатеринбург 8, 9 и 10 июля переживал колоссальную панику. Всё в страхе бежало из города на восток, спасаясь от большевиков.
Быстро проходили чрез город беспорядочными массами воинские обозы и бесконечная вереница беженских телег, нагруженных всевозможного рода скарбом. В городе чувствовалась полная растерянность и отсутствие твёрдой и разумной [административной] правительственной руки. Утром в пятницу, 11 июля комиссия, рассмотрев около 700 большевистских дел, закончила [58] свою работу, но вопрос об эвакуации тюрем остался открытым, и начальнику тюрьмы пришлось его разрешать самому. Окружной суд к тому времени уже эвакуировался, причём из прокурорского надзора при исполнении служебных обязанностей остался я один. 11 июля выехал из города штаб Сибирской армии, и к этому времени паника в городе ещё более усилилась. Улицы стали быстро пустеть, причём на них появились разного сорта оборванцы, которых ранее нельзя было видеть. Считая арестантов самым вредным и опасным элементом для государственности, я решил до конца наблюсти за эвакуацией тюрем. К этому меня побуждал с одной стороны служебный долг, а с другой стороны некоторое недоверие к начальнику тюрьмы Шечекову, про которого по городу ходили слухи о [сочувствии] его большевикам (Шечеков состоял начальником тюрьмы при большевиках). Хотя этому я и мало верил, но тем не менее одна мысль о возможности оставления преступников-большевиков и уголовных в городе Екатеринбурге – приводила меня в ужас. Поэтому я решил остаться в Екатеринбурге, пока не будут эвакуированы все названные преступники. Чтобы не вызвать со стороны Шечекова подозрительного ко мне отношения, я убедил его взять меня с собою при выезде его из города на лошадях, мотивируя свою просьбу тем, что я не мог устроиться в поезде, хотя в действительности у меня было место в поезде Окружного суда, который эвакуировался в Семипалатинск. Шечеков и его помощники Шурыгин и Трубников после эвакуации арестантов решили вместе уехать на лошадях до Тюмени. Шечеков с удовольствием согласился взять меня к себе в экипаж. Впоследствии я убедился, что мои подозрения относительно Шечекова были неосновательны, и он оказался на высоте служебного долга.
Шечеков так и не дождался никаких распоряжений [58об] от управляющего губернией Чистосердова и тюремного инспектора Блохина. Как потом выяснилось, оба эти администратора благополучно проследовали мимо Екатеринбурга и остановились в Камышлове, позабыв свой служебный долг. Вечером 11 июля решено было начать эвакуировать арестантов. Было решено сначала отправить отдельной [партией] уголовных арестантов, а затем уже большевиков. Уголовные преступники ночью на 12 июля в моём присутствии в количестве 700-800 человек были выведены из стен тюрьмы гарнизонной командой под начальством капитана Алексеева для направления их этапным порядком в гор. Иркутск. К этой же партии были присоединены 256-257 арестантов из тюрьмы №2-й. Таким образом к утру 12 июля все уголовные преступники были уже вне Екатеринбурга. Посоветовавшись с Шечековым, мы решили большевиков эвакуировать 12 июля, не позднее двенадцати часов дня. Мы в то время думали, что малейшее промедление в эвакуации может кончиться для нас всех (Шечекова, меня, помощников Шурыгина и Трубникова) катастрофой, тем более, что ещё вечером 11 июля были получены сведения, что красные находятся от Екатеринбурга в 40 верстах.
Утро, день и вечер 12 июля были для меня и названных чинов тюремной администрации кошмарными. Я в то время был уже в тюрьме; начальник же тюрьмы [поехал] хлопотать пред военными властями о том, чтобы была дана воинская часть для немедленной эвакуации большевиков, среди которых уже было заметно волнение. Охрана тюрьмы была совершенно недостаточна: снаружи тюрьма охранялась лишь четырьмя юнкерами Екатеринбургской инструкторской школы; тюремная же стража была малочисленна и плохо вооружена. Каждый час, каждая минута были дороги, между тем Шечеков, уехавший в город, не возвращался [60] и воинская часть не приходила. В городе уже начались массовые грабежи магазинов, складов и частных квартир. Ещё утром я был свидетелем, как команда писарей – солдат управления 2-й ударной артиллерийской Сибирской бригады в присутствии своих офицеров разграбила склады, помещавшиеся во дворе частной женской гимназии Остроумовой. Единственная, оставшаяся для охраны города воинская часть, о которой мне и тюремной администрации было известно, это были 3 или 4 роты инструкторской школы. Я весь день был в тюрьме вместе с помощниками начальника Шурыгиным и Трубниковым, наблюдавшими за порядком в тюрьме. Оба вели себя в это время выше всякой похвалы, показывая пример подвергшимся влиянию паники надзирателям. Только около 5 часов дня Шечеков вернулся в тюрьму, при чём сообщил, что начальник гарнизона обещал немедленно послать воинскую часть, но это оказалось только обещанием, и воинская часть не приходила. У меня в душе стало зарождаться подозрение, нет ли и здесь [проявления] работы большевиков. Телефон в то время уже перестал работать. В напряжённом ожидании конвоя проходил вечер и наступила ночь. Посоветовавшись со мной, Шечеков вновь поехал к начальнику гарнизона, кажется Демерту, за воинской частью в 11 часов ночи и долго не возвращался. Ночь была очень тёмная. Душу невольно охватывало жуткое чувство при одной мысли быть застигнутыми красными в тюрьме. Шурыгин и Трубников, [сдерживавшие] своё волнение днём и вечером, были уже не в силах скрыть крайнее душевное переживание, оба были бледны как полотно. Пришлось их успокоить. Когда около двух часов ночи я находился тут же в тюрьме в пустой квартире начальника, то в это время ко мне прибежал страшно взволнованный помощник Шурыгин и сказал мне, что ему сейчас передал один из надзирателей, что со стороны [60об] Верх-Исетского завода уже показались цепи отступающей армии. Я тотчас же выбежал на улицу к тюремным воротам, чтобы лично убедиться в правильности слов его. Сообщение это оказалось продиктованным только одним страхом. Стоя в это время на площади около тюремных ворот, я обратил внимание, как в городе на каком-то высоком здании вдруг загорелись два больших электрических фонаря, и кто-то неведомый стал сигнализировать.
Только в третьем часу ночи начальник тюрьмы возвратился из города в тюрьму, и уже в четвёртом часу утра пришла долгожданная конвойная команда, и началась поимённая сдача большевиков начальнику и офицерам этой команды. Около 4 часов утра все арестанты большевик были сданы и лишь в тюремной больнице были оставлены больные арестанты в количестве 18 человек. В тюрьме остался один старый надзиратель наблюдать за тюрьмой. Только после этого я вместе с начальником Шечековым, помощниками Шурыгиным и Трубниковым и тремя надзирателями выехали из гор. Екатеринбурга.
Донося Вашему Превосходительству о вышеизложенном, я считаю нравственным своим долгом почтительнейше ходатайствовать пред Вами, как высшим представителем военно-административной власти восточного фронта, о награждении начальника тюрьмы Шечекова и помощников его Шурыгина и Трубникова орденами за проявленное ими высокое понимание своего служебного долга и исполнение велений его не за страх, а за совесть.
Товарищ прокурора Екатеринбургского Окружного суда Остроумов.
Октября "…" дня* 1919 года ст. Омск, гор. ветка.
*В оригинале день не указан. Все числа в докладе указаны в старом стиле. – Ред. [59об]
Белогвардеец о колчаковской тюрьме
Ниже приводится текст заявления надворного советника инж.-технолога А.Н. Балдина г-ну председателю Совета Министров Временного Сибирского Правительства. Это заявление, написанное рукой белогвардейски настроенного интеллигента, отлично характеризует то положение, в котором находились арестованные в Екатеринбургских застенках. Общей плачевной судьбы не избегли даже белогвардейцы, случайно или по доносу попавшиеся в лапы колчаковских палачей.
Вот это заявление целиком, без всяких изменений:
"В Екатеринбурге творится что-то кошмарное, ужасное. С назначением дней 10 тому назад новой следственной комиссии и нового коменданта города начались массовые аресты якобы существующих большевиков по единоличным доносам каждого, даже малолетнего. Число арестованных достигает 3000, содержимых в ужасных условиях, в тесноте, грязи, голоде, без всякой врачебной помощи. Масса арестованных не знает даже, за что они арестованы, до сих пор им не пред"явлено никакого обвинения, они ни разу не допрошены.
По догадкам большинству из арестованных пред"являются такие ничтожные обвинения, что без всякого опасения они могли бы быть выпущены на поруки во время производства следствия, до суда, но никакие ходатайства о отпуске на поруки не удовлетворяются, несмотря на предложение самых надёжных и известных поручителей. [59]
Для иллюстрации приведу краткое описание некоторых арестованных, содержавшихся при коменданте города: безграмотная старуха 60 лет, на которую донесено, что она сказала "старый порядок был лучше"; слепой от рождения музыкант и настройщик, обвиняемый в секретарстве уу большевиков по доносу двух мальчишек; лётчик-офицер, два раза раненый на войне с немцами и бежавший от большевиков, арестованный для выяснения личности; я, инженер, прослуживший 20 лет на государственной службе, затем после двухлетнего заведывания снарядным цехом в Златоусте, выгнанный оттуда большевиками и нашедший себе новое место на Ревдинском заводе, арестованный на почве сведения личных счётов и борьбы за место на заводе; бельгийский подданный, арестованный за какую-то неисправность в документах; офицер, бежавший от большевиков с частью своего эскадрона, и т. д. и т. д.
И вот все эти лица, и многие другие сидят не знаю за что, без пред"явления обвинений, без допроса в ужасных условиях, какие могут быть только в неблагоустроенных каторжных тюрьмах.
Ведь такой политикой подготовляется почва для нового восстания, для нового большевизма, который есть ничто иное, как отрицание элементарной законности, в широкой мере теперь практикуемое.
И потому я от себя и от лица многих арестованных, основывая на неот"емлемых правах свободных русских граждан, только что избавившихся от большевистских насилий, прошу вас г. председатель, восстановить законность в Екатеринбурге, прекратить бессмысленные аресты, возмущающие всё городское население, всех арестованных немедленно допросить и пред"явить им обвинение, если таковое окажется, и затем всех, кого следует, освободить совсем или на поруки. Если следственная комиссия [61] перегружена* (* Чем на деле занималась следственная комиссия, видно из доклада тов.прокурора Остроумова, приведённого выше. – Ред.), то тем более причин освободить возможно большее число на поруки, тем более что 9-10 пред"являемых, по догадкам обвинений настолько ничтожны и совершенно не заключают в себе состава преступления, что никакого наказания за собою повлечь не могут. Многие из арестованных жаждут попасть на фронт для сражения с большевиками и немцами, а их здесь держат без всякой пользы и без вины.
Извиняюсь за писание на грязной бумаге, но это пишется в условиях арестованного, которому отказывают в выдаче бумаги.
Алексей Николаевич Балдин.
31 августа 1918 года. [61об]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.1.Д.103.Л.57-61об. (часть листов между собой перепутана)
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.349.Л.102-104 – копия доклада Остроумова
