ЗАКОННАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ БЕЛЫХ
Тёплые были июньские дни 1918 года. Рабочие Сысертскаго Района почти 80% проходили военную учёбу и готовились, формировались в отряды Красной Гвардии. В то время контр-революция в лице Дутова и других генералов с добровольческой армией, которая состояла из казаков и татар, всё больше и больше нажимала на всех фронтах Южного Урала. Слухи о победе контр-революции с каждым днём усиливались и разпространялись среди населения, в особенности деревенскаго кулачества, во всю ликуют и ждут, не дождутся своих освободителей от большевиков. Бедняки собираются толпами и обсуждают, что делать и куда примкнуть. Но находили один исход – пойти в отряды Красной Гвардии. В результате сформировался отряд в числе 800 человек, и ждут все вооружённаго отряда Жебенёва для присоединения, который под натиском белой банды отступал на Сысерть.
Точно не упомню день июня, утром только что озарилось зарёй небо, жители завода зашевелились во всех концах. Рабочие, как один, бросая работы в цехах, с винтовкой в руках прощаясь с родными семьями, и спешили на помощ Жебенёвскому отряду, так как отряд отступил до Сысерти. И вдруг! Залп орудия‼ Трескотня пулемётов. Свист и дребезг по железным крышам разскалённых пуль. Команда: "Становись!" Выстроились и пошли в наступление, но сколько не бились, были врагом отбиты. Пришлось отступить на станцию Косулино, оставляя свои семьи на терроризирование татарам и казакам.
С утра до вечера белые завод не занимали. На следующий день зазвенели на церьквах колокола. Кулачество развило свою деятельность до наивысших размеров, устроили встречу белым, и начались обыски, аресты, нагайка и расстрелы.
Всю эту историю мне пришлось наблюдать и переносить на себе. При отступлении моего отца дома остались два шомпульных оружья, которые при обыске казаками как у семьи красногвардейца были конфискованы. Вместе с ними и меня конфисковали. Потом арестовали моего дядю и ещё его двух товарищей и посадили в подвал в Сысерти и сказали: "Сиди и жди [21] расчёт".
Вот прошёл день, другой, меня и дядю часто вызывают на допросы, требуя от нас оружие и секреты военных дел, сил и т.д. красных отрядов. За недачу показаний дядю моего били нагйкой до безсознания. Главным образом дядю били и приговаривали: "Не отпускай сыновьёв в Красную Гвардию". Я в то время был ещё не совершенно летний, и за недачу показаний, которые мне дядя наказывал не сознаваться, меня не били, но только толкали и подёргивали. Остальных всех взрослых арестованных били до безконечности и избитых совали обратно в подвал. Ночами каждую ночь приходили в подвал вооружённые казаки и уводили человека по два и по три на расстрел. Нас всего сидело человек 50. Как наступала ночь, так каждый говорил, что сегодня ночью меня растрелят.
На 9-й день со дня ареста меня освободили, и я пошёл домой. Шёл по улице и видел, как вели 3-х тов.: 2 красногвардейца и один комиссар нашего завода, которых белые публично избивали палками и плевали в лицо. Вывели за завод по Щелкунскому тракту и растреляли среди дня.
Прихожу домой, у меня увели белые лошадь, оставленная моим отцом, как у красногвардейской семьи, и у ряда других семей отбирали белые лошадей и другие предметы грабили. А местное кулачество везде и всюду сотрудничало белобандитам терроризировать семей красногвардейцов и бедняцкое население, заподозренных в сочуствие к Советской власти. И так всю бытность своего существования в районе белых населению пришлось переносить все тяжести не справедливых взысканий и прятаться в лесах, погребах до прихода Красной Армии 1919 года.
Тех товарищей, с которыми я сидел, белые большую часть расстреляли, часть убежала из под расстрела, в том числе сбежал и мой дядя, который последнее мне и сообщил.
Автор Носов Константин
Рабочий ф-ки стеклограф
ЦДООСО.Ф.41.оп.2.Д.168.Л.21-21об.
Тысяча девятьсот восемнадцатый год
МОИ ВОСПОМИНАНИЯ
Девятьсот восемнадцатый год на долгие годы останется памятным для трудящихся нашего округа, и не только Округа, но и всего Приуралья. Многие рабочие и крестьяне, и особенно большевики со скрежетом зубов вспоминают о тех событиях, которые разыгрались в этом году в августе месяце в Ижевском и Воткинском заводах, заключающиеся в восстании белогвардейцев, возглавляемого "защитник[ам]и народа" эс-эрами и меньшевиками, впоследствии породившие Колчака. Вот и я хочу поделиться своим воспоминаниям, которое сохранилось в моей памяти о царствовании проповедников (свободы), а на деле душителей рабочего класса и крестьянства.
В то время я работал в качестве Председателя Сельсовета, который находился в деревне Малый Лып, Воткинского уезда, Кельчинской волости.
В одно прекрасное утро слышу ружейные выстрелы по направлению Воткинска, в душе зародилась какая то непонятная тревога. День стал клониться к вечеру, но ничего о происшедших событиях слышно не было, с часу на час ждали разрешения загадки. Я надеялся получить сведения о случившемся от своего брата, который работал Волвоенкомом в селе Кельчином.
Вечером прибегает ко мне брат и с тревогой заявляет: "Давай, собирайтся, поедем". Спрашиваю: "Куда?" Последовал ответ: "По направлению к селу Бабке, находящемся на берегу Камы". После этого мой брат рассказал, что в Воткинске произошло восстание белогвардейцев, производятся аресты существующей советской власти и расстреливают коммунистов.
Выслушав сообщение брата, захватили хлеба, поздно ночью направились к обусловленному ранее месту, т.е. в с. Бабку.
Но только вышли из квартиры и стали подходить к полевым воротам, как из темноты раздались голоса с вопросом: "Кто едет?" Не подозревая ничего худого, мы откликнулись, как в то же время раздалась команда: "Руки вверх! Ни с места!" Мы, видя, что находимся в ловушке, и бежать было некуда, то пришлось безоговорочно повиноваться, не смотря на то, что у нас имелось при себе оружие, т.к. противник бы сильнее и вооружён винтовками. Мы с братом в момент были обезоружены и сразу получили то, что нужно было ожидать, т.е. нас начали избивать прикладами и издеваться. После чего в бессознательном состоянии отправили в Воткинск, где посадили в плавучую тюрьму (баржа), в которой таких, как я, было уже сотни.
Через неделю я пришёл в себя и сразу же вспомнил о брате, которого начал искать в барже, но поиски мои оказались тщетными, т.к. брат уже был расстрелян по приказанию начальника контр-разведки полковника Юрьева.
ЖИЗНЬ В БАРЖЕ
Когда я пришёл в себя от нанесённых побоев, то пришёл в ужас, от которого волосы встали дыбом – я увидел десятки людей, на которых было вместо одежды одеяла, мочальные рогожи, в том числе и на мне, т.к. для белогвардейцев чуждо было чувство человеческое, поэтому им ничего не стоило превращать людей в диких зверей, оставляя их голыми и не давая по несколько дней подряд пищи, а если и давали, то по одной осьмой фунта, чем доводили людей до отчаяния.
Кроме того, каждую ночь в баржу спускались озверелые пьяные палачи, которые избивали прикладами, плетями, всем, чем попало, без всякого разбора. Натешившись вдоволь, палачи заканчивали свой разгул вызовом 10-15 человек, которых выводили на верх баржи и там кололи штыками и расстреливали. Из всех палачей самый озверелый был это Русских Гришка.
Так мне пришлось пробыть в плавучей тюрьме два с половиной месяца, т.е. до тех пор, пока Красная Армия не разбила и не угнала на Каму проповедников учредительного собрания. Но чем ближе подходила Красная Армия, тем чаще и в больших размерах происходили расстрелы пленников, ибо приспешники буржуазии отлично сознавали неизбежности своей гибели и старались как можно скорей расправиться с теми, кто не поддался в ихних руках.
Очередь оставалась за нами, смерть находилась рядом. Нужно было искать выход из положения, а выход был только один – бежать. Но [22] как бежать? Тюрьма железная, на верху часовые, но не смотря ни на какие преграды – одиннадцатого октября в 12 час.ночи начали из люков выскакивать сразу из нескольких барж, т.к. их было всего 4 баржи. Но как только караулом было замечено движение, то в один миг все баржи были оцеплены белыми, поэтому лишь только немногим счастливчикам пришлось вырваться на свободу, но за это многим пришлось расстаться с жизнью, т.к. на баржах был открыт ураганный оружейный огонь. Мне и многим другим моим товарищам убежать не удалось, после чего перевели всех оставшихся в одну баржу приблизительно около 150 человек, предполагая на следующую ночь всех нас уничтожить. Но перед занятием красными войсками Воткинска мы сделали вторую попытку к побегу, на этот раз попытка оправдалась, и удалось разоружить караул. После этого напали на караульное помещение, но там уже никого не было.
Мы в количестве 25 человек вышли на берег пруда, где увидели маленький пароход (Стрела), который вёл за собой баржу с отступающими защитниками. Мы, безусловно, не думая ни минуты, баржу обстреляли, потому что считали себя вне всякой опасности, так как артиллерия наших войск обстреливала Воткинск, и снаряды рвались во всех направлениях, подгоняя отступающих. После обстрела парохода мы в количестве 8 человек направились по направлению села Мишкина. По дороге встретили двух командиров народной армии, едущих верхом, спрашиваем: "Кто едет?" Нам отвечают: "Свои, командиры 8-9 роты народной армии". Мы в миг подбежали, сняли их с лошадей, завладев последними, поехали, оставив офицеров на месте. Всё это произошло в поле…
Утром мы встретились в Красной Армией около деревни Осиновки, откуда нас направили в штаб дивизии в село Шаркан.
По прибытии к месту назначения нас в первую очередь накормили и обмундировали. Из штаба я направился домой, где, несмотря на слабое здоровье, подорванное сверх каторжными условиями плавучей тюрьмы, приступил к организации Ревкома.
Так кончилось моё и других товарищей пребывание в плену у юрьевских палачей, которые из 800 арестованных оставили в живых всего лишь восьмую часть, да и те остались искалеченными на всю жизнь.
Вечная память павшим за дело трудящихся. Осиновый кол в могилы палачей народа и душителей свободы.
С ненавистью, проклятием будут вспоминать до конца дней своих кто испытал все прелести белогвардейских застенков.
К сему подписуюся
Смолин
6/IX 27 г.
ЦДООСО.Ф.41.оп.2.Д.168.Л.22-23.
Вид на Сысерть с Бесенковой горы. Конец XIX – начало ХХ века
